О критической дистанции между…
Неля Коржова
Сегодня мы находимся в той особой точке, где мир вокруг нас теряет привычную систему координат, где экраны сознания бесконечно множатся. Неожиданно мы оказались в эпицентре света. Все что раньше таилось в сумраке тени, настолько высветилось, что стало видно мельчайшие детали, они цепляют сознание, микшируя композиционные доминанты. Понятие целостности, заменилось многополярностью. Странно, что рожденные в эпоху постмодернизма, мы всё равно чувствуем неуютность этой колыбели, невзирая на безудержно изменчивый «интерфейс», беспрестанно предлагающий новый комфорт. Мы грустим о потерянном рае простых и ясных понятий, хотя приняли правила новых глобальных сетей — максимальная открытость, доступность, информативность. Всё всем и сразу. Уже завтра обещают всемирный и единый, беспроводной и бесплатный
«Трудностям перевода», восприятия или не восприятия «авторского» языка посвящен интерактивный перформанс Светланы Хегер из Австрии — «Потерянное и найденное». Светлана предложила решить проблему двух непонятых сторон, прибегнув к третьему неизвестному.
В работе прослеживается типология современного сознания и сложные переплетения самой художницы говорящей на многих языках, рожденной в Чехословакии, живущей в Берлине, работающей в Швеции. Это была первая акция «номадического шоу», развернувшаяся прямо у пристани. Десяти спонтанно вызвавшимся участникам Светлана предложила одеть майки, со словами на международном английском, из которых складывались национальные японские стихи хокку, берущие свое происхождение в контекстуальной перестановке слов. Исследуя содержание этих стихов, автор опирается на
О ментальных сдвигах в рамках конкретной человеческой жизни инсталляция
В этой связи, интересно рассмотреть интерактивный объект
Но хотим ли мы радости узнавания? И готовы ли мы к узнаванию привычному?
Вспоминается один давний случай.
Во многом, эти миссионерские настроения являлись потенциалом для распространения современного искусства. Зритель заинтересован в приобщении к новым знаниям, хочет чувствовать себя передовым. Но постепенно это перестало радовать художников, поскольку граней нового неисчислимо много и уже нельзя репрезентировать работу «в своем обычном необычном стиле» как действительно «новое». Возможно эта проблема не так актуальна внутри самого профессионального сообщества, где новый язык визуального понятен, а важна лишь плоскость соприкосновения высказывания автора с широкой аудиторией.
Я обращаю на это внимание, поскольку основной проект Ширяевской биеннале построен непосредственно на контакте со зрителем, во время «Номадического шоу», когда «орда» зрителей движется за художниками.
Для того, чтобы объединиться со зрителями, шведский художник Густав Хеллберг использовал понятие «они». Посреди обыденной сельской улицы зрители неожиданно натолкнулись на огромный баннер «Они здесь». Растянутая между домами, рубленая надпись на черном полотне заставляла вздрогнуть, мгновенно объединив толпу электрическим шоком воспоминаний о происхождении места, зияющих дырах пещер в дали, о
Противовесом абстрактного понимания «они» может рассматриваться конкретная история, рассказанная Энн Эдхольм и Томом Сендквистом в инсталляции «Ширяево». Художники использовали название села, поскольку эту поездка на биеннале стала частью повествования о переплетении жизненных фактов. На воротах Репинского музея в Ширяево они представили семичастный коллаж с историей о том, что отец Тома участвовал в уничтожении дачи Репина в Финляндии во время ВОВ, где он успел сделать фотографию последнего натюрморта с черепом в его мастерской, о том, что сегодня это реконструировано в музей, а до большевистской революции это был курорт высшего класса, который регулярно посещался Малевичем и его коллегами. Также в эту инсталляцию входят небольшая реплика работы Энн Эдхольм из её монументального цикла живописи, где встречаются «Красная конница» Малевича и работа Барнетта Ньюмена «Кто боится Красного, Желтого и Синего?» 1966 года. И участие в семинаре в Верхнем Волочке в 2001 году, где они познакомились с новыми российскими лидерами современного искусства. И тут мы могли бы продолжить «ряд Фибоначчи», вспомнив, что в том году мы сделали вторую Ширяевскую биеннале, и начать выявлять общих знакомых того времени…
«Здесь и таится очарование историей. Не наукой, которая как раз чаще всего, эксплуатируя это очарование, выхолащивает его до неузнаваемости (доклады на интересные темы по историческим наукам зачастую могут оказаться чрезвычайно скучными), но речь идёт о том очаровании, которое раньше всякой науки и встречается повсеместно: мы как бы само собой начинаем прислушиваться к той или иной истории, которую рассказывают совершенно незнакомые нам люди…». Так объясняет этот субъектоориентированный вызов миру философ Михаил Богатов.
К личностным осмыслениям нарратива можно отнести и видео работу Пии Марии Мартин «Признаки и призраки». Основную часть этой работы художница смонтировала лишь после биеннале, столкнувшись с трудностью обработки 16 миллиметровой пленки, на которую снимался фильм. Для Пии Марии важно работать со старой камерой. И этот сложный прием
В этом контексте интересную идею о том, что у настоящего и не может быть своего лица, в рамках философского семинара, высказал Дмитрий Клеопов. Он задал теме экрана временное измерение, сравнив его с двуликим Янусом, лицо которого можно найти только как прошлое и будущее. Настоящее предстает в качестве экрана, который отражает, но и скрывает
Акция Магнуса Петерссона из Швеции «Невидимое» как раз и пыталась связать прошлое и будущее. Под живописными стенами местных развалин он зарыл клад. Прослышав, что на этом месте будут строить парк, он решил порадовать потомков. Привезенные из родной Швеции недорогие вещицы типа вазочек и бутылочек с аутентичными напитками были преданы земле и увенчаны саженцем местного дерева. Так, вполне в стиле дубков Бойса, художник надеялся заложить нечто таинственное, прорастающее в историю места.
В рамках темы «Экран: между Европой и Азией» предлагалось исследовать, где и как поле коммуникации переходит в демаркационную линию. Рассмотреть ситуацию, когда художники создают новые произведения, и те мгновенно копируются на бесконечное число дисплеев. Как, пройдя через сито социальных клише, авторское произведение теряет свой аутентичный контур, что рождает общую волну неудовлетворенности? Почему само создание произведений происходит с постоянной оглядкой политические дискурсы? Признать, что эта новая зависимость от социальной оценки, желание понятно трактовать произведение, весьма ощутимо наносит урон самовыражению художника.
Когда же это возникло? Если рассмотреть феномен авангарда, предшествующий появлению
С одной стороны, сворачивание волны беспредметного случилось, потому что его сложно объяснить. С другой стороны, эта непроговоренность способствовала движению в область декоративного, породившее множество академических клише, что не устраивало художников нового поколения и требовало новых форм. Возможно, здесь и наступает переломный момент развития. Даже если зритель и чувствовал накал страстей, исходивший от соединения цвета и формы, логически объяснить этот феномен никто не мог. Общедопустимые чувственные начала, приветствующиеся в других видах искусств, например, в музыке и танце, в картине стали выводиться в зону умолчания. Ответом на настоятельное требование обществом объяснения авторских позиций стал концептуализм. Новое движение, основанное на философских изысканиях, отчасти компенсировало потребность в диалоге. Несмотря на декламируемую открытость социуму, это направление содержится в круге посвященных, пользуясь всеми правами богемы, в том числе правом быть непонятым, правом на эксперимент.
Выдающейся работой 8 Ширяевской биеннале стала инсталляция Йоханны Карлин из Швеции «Инициация». «К новой стене прислонился объект из выброшенных веток, остатков досок и мебели, найденных в Ширяево. Эти объекты можно рассматривать как начальное состояние разложения», — говорит художница. А можно как работу с формообразованием, где конструктивное начало, пленяет своей точностью. Уравновешенность предметов в пространстве, пронизанных внутренним движением, в соединении с запустением, поднимает глубинные пласты созерцательности. Перед нами не просто проект с «отработанной», «покинутой» частью мира, а поиск нового видения ситуации самого искусства. Восприятие «конца» как предвестника «начала» противопоставляется потребительскому видению. Пытаясь разобраться в неприятии глобальных культурных трендов рынка, художник нащупывает путь разумного символического начала.
Открытость в отношении новых кодовых знаков маркетинга характеризует инсталляцию молодого художника Калле Холка. В Ширяево на Монастырской горе он выложил огромными буквами лозунг «Улыбайся», так, что его хорошо было видно проплывающим по Волге судам. Этот «крупный» призыв был подкреплен
На поле позитивных социальных клише сыграла и юная шведка Астрид Нюландер с перформансом «Столб». По её мнению в Ширяево недостает общей площади для народных сборов. Астрид решила начать эту традицию, водрузив огромный деревянный столб посреди пустыря и устроив народную забаву с обвиванием его цветными лентами. Для хоровода она выбрала цвета российского триколора, поскольку они присутствуют в большинстве мировых флагов. Так
Легитимное использование социально рекламных ходов и веселит, и пленяет, хотя практика экспроприации экспроприируемого, безусловно тревожит потерями в истории переделов.
Вопрос о приятии и неприятии культурных трендов потребления важен в контексте «экрана», поскольку высвечивает недовольство социальным укладом жизни, провоцирует политические потрясения. Эксперименты в зоне
Следом усилилась роль пиара, нахлынула волна новых СМИ, обещающая выставке успех, если вы доходчиво сможете объяснить, кому это приносит пользу. Понятие пользы сузилось до борьбы за
Слиянию искусства и политики посвящен перформанс
В поддержку этого, с бесшабашной прямотой аполитичной постсоветской богемы, коллектив авторов в составе Михаила Лезина, Виктора Гурова и поэта Айвенго выдали
Над сценой красовался лозунг:
«твори вторец
творение своё
что б зритель
вдруг восклинул:
Андрюс Йонас пытался разобраться насколько искусство должно быть на стороне зрительского большинства. Его перформанс назывался «Эстонские национальные традиции. Часть 3. День Европы». Сценой для работы был выбран пригорок — небольшой, отдельно стоящий, с видом на реку. На него водрузился маленький столик с водкой и банками кильки, консервированными в томате, наиболее популярном виде еды нашего общего советского времени. Выпив водки и вскрыв кильку, художник вдруг принялся бешено избивать рыбу, беспощадно обляпывая кровавым крошевом свои золотые доспехи. Это личностное осмысление современного искусства последних двух десятилетий в независимой Эстонии. У Андрюса особый взгляд художника, принадлежащего к культовому поколению бунтарей, чье видение совпало с падением советского строя. Он был в первом составе группы «Non grata». Это потрясающее по силе энергетического воздействия объединение свободных художников бешеным вихрем пронеслось по миру в девяностых и нулевых. В то время самоидентификация этих художников была наполнена пафосом борьбы, идея социальной справедливости совпадала с их художественными радикальными поисками. Группа существует и сейчас, во втором и даже третьем составе. Самое ценное, что осталось от тех времен, это особый авторский язык. Но в нем уже нет той востребованности. Поколение первопроходцев чувствует себя обманутым, перемолотым в общей маркетинговой машине. Обычная грустная история художников, когда отдавшие свою творческую энергию, необходимую для революционных преобразований в социуме, потом оказались помехой в новой перестроенной системе. Они предвидели перемены, которые так и не произошли. Это роднит всё постсоветское пространство и его новое поколение.
В этом году в Ширяево зрители могли видеть наиболее яркую продолжательницу движения «Non grata» — Сибиллу Нееве. Та же стратегия лететь напролом, вера в харизму, телесные практики. Но взгляд на мир
Если у современного искусства есть только политическое лицо, то это не может быть принято как достаточное. Давление социума проявляется в самых безобидных вещах. Поверхностно схватывая новую репрезентативную форму, зритель спешит заявить «я тоже так могу» и «я в праве».
Как ответная реакция на это, может рассматриваться стратегия артикуляции предметов, изготовленных для бытового применения как продукт искусства.
Владимир Архипов в рамках проекта «Полезные формы Ширяево» провел
Найденные и наделенные экспликациями объекты, предстали перед зрителями в день показа, после чего были возвращены авторам. Таким образом, никому неизвестные, ширяевские самодельные вещи дважды изменили свой статус: от бытового предмета до
Сохранить философскую дистанцию перед брутальностью этой позиции позволяет
инсталляция Марсьяля Вердье (Франция), под названием «Пещера Платона». Она представляла собой барочную камеру обскура, расположенную в деревенском сарае. За несколько минут индивидуального посещения объекта, зритель, погруженный в безотносительную темноту и безнадежно вглядывающийся в свое собственное сознание, на излете веры, вдруг видит перевернутую, но все же узнаваемую картину мира напротив.
Полной противоположностью «походу в народ» выглядит перформанс Габриеля Фераччи «Честная игра». Во время показа автор возводит сложную скульптуру из стекла, укрепленную зыбкой системой противовесов, и, в
Мартен Левден представил скульптуру «Исследователи» в виде двух мужчин, которые осматриваются по сторонам на вершине телеграфного столба. Работа имела подзаголовок: «Чтобы обрести свободу, нужно от нее отказаться». Свои скульптуры Мартен создает из скотча, снимая точную копию тела конкретных людей. Затем облачает прозрачную скульптуру в типовую, безликую одежду. Его персонажи всегда находятся между надеждой и отчаянием в попытке понять мир. Их движения застыли под насмешками
Тему неузнанного и странного развивает средовая скульптура «Кактус» Александра Зайцева.
Автор демонстрирует радикальное изменение волжского ландшафта за счет ввода в него не характерного растения. Результат — искусственная смена ситуации в пределах одного видового кадра. Инсталляция внедряется в среду таким образом, чтобы с расстояния могло показаться, что это не свойственный для наших мест пейзаж. Зритель может участвовать в этой инсталляции и получать новое изображение среды, не меняя географии. Такой объёмный экран, в который можно попасть при отсечении периферического зрения.
Расширенные экраны взаимоотношений земного и инопланетного проявляются в перформансе Сюзанны Мессершмидт «Конец мира». В течение всего «номадического шоу», в разных местах перед зрителями появляются флуоресцентные зеленые человечки, величиной с детскую куколку, действуя как 25 кадр, они скользят по краю сознания, но быстро забываются в пестрой толпе. К вечеру, когда уставшая толпа паломников входит в темный холод пещерных проемов, зеленое латексное существо, неожиданно увеличившееся до человеческих размеров, в порывистых конвульсиях движется навстречу. Страх перед «другим» позволяет сохранить критическую дистанцию между художником и зрителями. Последние останавливаются, поднимая разбросанные инструкции, предназначенные для граждан с атомным облучением.
Чтоб спастись, публика радостно переключается на
Все вдруг вспомнили, как много прошли в этот день, пережив и зной, и жажду, и крутой подъем, искренне воодушевившись собственным, душевным и физическим подвигом.
Символичным экраном видения молодого поколения современных художников стала работа Катрин Хорнек из Австрии. Инсталляция из трех частей расследует изменения представления о природе и культуре в течение долгого времени. Художник ставит под сомнение линейность развития антропогенного и природного миров. В разных частях пещеры, где раньше добывали известняк, были расположены три инсталляции. Первая представляет небольшой мостик из природного камня. Вторая — неожиданную гладкую поверхность, выложенную фабричной кафельная плиткой в пыльном природном ландшафте. И третья — цифровая панель со светящейся цитатой известного писателя романтизма 19 века Генриха Клейста, выбранной художницей в качестве названия всего проекта: «Всё держится