«Чужестранцы: между Европой и Азией»
Выбор темы продиктован конфликтными настроениями в различных слоях общества и неоднозначной позицией contemporary art в нем. Несмотря на то, что современное искусство активно внедряется на разных уровнях жизни, для большинства людей оно осталось явлением чужестранным. В русском языке «чужестранец» — это не «чужой», а пришедший из другой «страны», или скорее с «другой стороны». С неизвестной нам стороны, возможно, с другой стороны луны. И, конечно же, он «странный», то есть «непонятный».
Умение адептов современного искусства сомневаться во всем и, в первую очередь, в себе самих, но осознать постоянную изменчивость, как новую константу, — это попытка перевоплощения без разрушения себя.20 августа состоялось Номадическое шоу 7 Ширяевской биеннале «Чужестранцы: между Европой и Азией». Зрители приехали на трех кораблях. Мы показали все, что сделали в течении двух недель проживания в Ширяево — 28 новых работ. Сам по себе вход небольшой группы носителей новых ценностей на территорию «заповедника», соединяющего традиции фольклора и советского прошлого с
Почему, впервые оказавшись в чужой стране, даже в раскрепощенной ситуации деревенского лета с его неторопливым и необязательным укладом, молодые европейцы как самое острое и свежее впечатление выдвигают систему досмотра? Вряд ли они выражают отношение конкретно к России, хотя поводов для подобных наблюдений эта страна дает более чем достаточно. Скорее это базовое знание о сегодняшней глобальной системе. «Детектор народа» встречал зрителей у самого причала, в момент проникновения на территорию искусства, явно маркируя «другую» территорию. Весёлая разнузданная парочка полисменов демонстрировала полную свободу действий на контрасте с вынужденным ожиданием толпы.
Нет, они ни в коем случае не грубили, просто объявляли перекур или ходили за пивом, в общем «хамили» деликатно. Другая работа Греты Вейбулл и Класа Эрикса «Общественный шёпот» к теме контроля и народа прибавляет историю российской газовой трубы, как бы идущей никуда и берущейся ниоткуда.
Противоположное ментальное воззрение демонстрирует художник из Казахстана Ербосын Мельдибеков в своем граффити на болоте «Сусанин».По поверхности зеленой ряски, покрывающей водоем, начертано только одно слово — СУСАНИН. Метровые буквы обнажают темноту глубины водоема. Брутальность почерка свидетельствует о ширине доски, использованной в качестве пера. Обнажен глубинный пласт переживаний, сопряженный, прежде всего с пониманием вечности, бессилия человека перед природой. Найдено точное совмещение вербальных и невербальных ценностей. На ваших глазах водоросли начинают затягивать надпись. У вас есть время вспомнить подробности самого исторического события, к которому отсылает имя, пропадающее на глазах. Возможно, вы даже вспомните
Пожалуй «Детектор народа» и «Сусанин» обнаруживают основные векторы номадического шоу этого года: генерация культуры в общественном сознании и использование её.
Молодая художница Ингела Ирман в своем творчестве обращается к теме животного как «представителя» вечности, с её постоянной трансформацией и неизменностью. У человека слишком мало времени, чтобы увидеть и понять целостность жизни. Но если он окажется в шкуре зверя, можно мгновенно считать другие знания. Понять, что такое вода, можно лишь войдя в воду. В ширяевских штольнях Ингела показала «Зоологический музей в Ширяево», приняв облик козы. Действительно, коз в Ширяево много и они часто используют штольни как укрытие от летнего зноя. В сумраке пещеры животное жалостно блеяло, озираясь на посторонних. Несмотря на возможность угадать, что костюм животного создан из колосьев трав, оставалось ощущение встречи с паранормальным явлением.
Калле Бролин и Кристина Мюнтцинг в инсталляции «Стачка» представили театр теней, в котором главную роль играли дети. Маленькие актеры должны были работать, держа над головой огромные буквы. Но они настроены на забастовку и не готовы к послушанию. После некоторой возни и замешательства, зрители могут прочитать слово СТАЧКА, как бы вырастающее из детских силуэтов, шрифт и название явно копируют заставку фильма Эйзенштейна. Художники видели свою задачу в том, чтобы соединить идею и образ сопротивления. Для этого они предлагают посмотреть на «наших» детей, как на «чужих», отстраняя их силуэты за экраном. В начале авторы хотели разыгрывать действо ночью, чтоб усилить драматизм ситуации, и, возможно, провести параллель с тем чувством ужаса, которое вызывает катящаяся под гору детская коляска у Эйзенштейна. Позже решили провести показ днем. Солнце исполняло роль сценического прожектора, как бы легализуя определенные формы детского принуждения, что повернуло работу в русло философского осмысления жизни нового поколения и нашей собственной смертности.
Перформанс «Мольба» Елены Дендибери Анатолия Гайдука выглядел очень кинематографично. Находясь под обаянием творчества режиссера Сергея Параджанова, художники выбрали героем своего действа дерево. Дерево как метафора дороги, как путь, по котоpомy можно достичь загробного мира — общий мотив славянских поверий и обрядов, связанных со смеpтью. Прекрасная Елена сидела на ветвях в белом платье, ниспадающем на землю, как развернутый свиток метров десять в длину. Мужчина красным вином писал на подоле платья грузинскую молитву. После того, как он закончил писать, девушка сошла на землю, оставив платье на ветвях. В размышлениях о чужестранцах феномен кино (или видео, как производное явление) можно рассмотреть как индикатор восприятия реальности, где «вместе с кино в искусство вместо подобия жизни врывается сама жизнь». Мне показалось интересным в обстановке русского деревенского быта, на телевизоре, являющемся самым дорогим предметом обстановки, показать видео о забастовке 2007 года в Париже против режима Саркози, когда чернокожие женщины требовали признать их права. Для меня это очень важный вопрос: насколько я (и мои товарищи художники) можем считать своей ту землю, где 12 лет проводим Ширяевскую биеннале? Своей не в контексте собственности, а как граждане своей Родины? Безусловно, отношение к современному искусству среди жителей нашей страны неоднозначно. И в Ширяево тоже, одни из местных жителей оказывают нам всестороннюю поддержку, а другие говорят, что не хотят допускать здесь непонятное им искусство. Когда мы с группой товарищей впервые пришли в Ширяево, чтобы провести творческую лабораторию, из которой выросла традиция биеннале, мы были пленены особым укладом местной жизни, очарованы деревянными домиками с треугольными крышами и стремились выявить эту красоту. Дом, выбранный мной для показа видео с демонстрантами, — часть истории. Эта пустующая ныне изба была облюбована нами за человечность хозяйки — бабы Клавы, и отсутствие забора, что позволяло жечь костер во дворе, сделав его основным местом проведения творческих конференций. Вокруг лепились милые домишки, большая часть которых в настоящий момент заменена на однотипные
Внутри одной из деревенских изб Яно Бергман создал инсталляцию «Пикассо на луне», оклеив интерьер обоями из газет с интервью Пикассо. Публикация, выполненная на двух языках, сообщала о новых воззрениях и творческих планах гения, переехавшего на Луну. Дом представлял собой некогда просторный пятистенок, состоящий из двух половин, соединенных длинным коридором, с большим подворьем, садом и несколькими входами. В последнее время он был необитаем и изрядно разрушен. Однако, пожилая хозяйка, верящая в неиссякаемый потенциал своего строения, иногда находила постояльцев. Действительно, дом обладал своей «харизмой» и наши художники часто там жили, пленяясь гулкой пустотой заброшенности, красивым видом и демократичностью владелицы, разрешающей проводить через весь дом толпу зрителей во время номадического показа. В нем и поселился Яно Бергман вместе с Андрюсом Йонасом. Здесь ощущались токи земли и появлялась надежда найти свою пустоту. Безусловно, это место со следами разных времен, проступающих островами из тени забвения, повлияло на характер созданных или задуманных под этой крышей произведений. И есть надежда, что зрители, читающие на стенах сведения о «Пикассо на Луне», цепляя взглядом то китчевую статуэтку, то ковёр с каймой, вдыхая запах старого дерева, проникались чужестранными идеями прошлого. За два дня до презентации Яно разложил в почтовые ящики ширяевцев газеты с новостью с луны. Так же в стиле инопланетных мечтаний он показал инсталляцию «Культурное вторжение». Недалеко от кладбища, на косогоре, приземлились несколько цилиндрических форм. Зритель сразу угадывает в них ржавые ведра, которые можно использовать, как туалет. Однако их правильная форма и материал в контрасте с невнятным бурьяном вокруг наводят на мысли о контакте с внеземной цивилизацией.
«Номадическое шоу» строится по правилам мистерии с большим количеством участников. Действие, разворачивающееся в долине Жигулевских гор, на берегу Волги, начинается с приходом пароходов, отталкивается от ближайшей горы, доходит до противоположной, и как бы обратной волной, возвращается назад с обязательным восхождением в холодные пещеры. Конечно, главные роли здесь принадлежат художникам. Но… вспомните: какое сильное впечатление производят на сцене большие хоры или просто массовка? её гул и настроение? В этой ситуации важной структурой становятся действия, длящиеся в режиме «нон стоп», действия, направленные на перманентный контакт со зрителями. Их было четыре, четыре причудливо переплетающиеся линии. Сразу после «Детектора…» стартовал перформанс «Поехали!» французской группы «Дилижанс проект». В фокусе внимания — девочка и химера.
Эта химера — ее отец, переодетый в костюм верблюда, оснащенного космическими элементами. Сценический костюм скрывает изнеженного странника. Названием проекта взят клич Юрия Гагарина во время первого запуска в космос. Таинственное семейство весь день сопровождало толпу, то растворяясь, то привлекая её внимание незатейливыми приемами кочующих цыган. В причудливом наряде с «золотыми» трусами Андрюс Йонас демонстрировал standup перформанс «Aledoia. Чудо птица и злая коза». Основные зрительские симпатии были отданы монологу автора «Это искусство — это не искусство», сопровождавшегося сниманием и одеванием «золотого» аксессуара.
Совсем другую линию тянула Мартина
Вопрос о различных взглядах, о «своих» и «чужих» и их опыте поднимает объект эстонской художницы Siram (Мари Картау) «Монумент». Прозрачное 5 метровое изображение верхнего контура горы с крестом высоко поднято над землей. Зрители стоят так, чтобы их взгляд совмещал реальный пейзаж и изображение. Приглядываясь, они замечают, что контуры реального монумента изменены на контуры Креста Свободы, стоящего на главной площади Эстонии. Перед собравшимися художница зачитала манифест, в котором говорится о том, что памятники являются инструментом власти, что изображенный памятник в Таллине является чужим для эстонцев и что люди должны строить меньше памятников и сажать больше деревьев. Место, выбранное для этой акции, располагалось на берегу озера, в тени подножия другой горы, восхождение на которую только предстояло. Все происходящее звучало, как диалог, как эхо, перекатывающееся между двумя возвышенностями. Тема апроприации была развита Йоргеном Платцером в инсталляции «Странный подарок», представлявшей тройную игру с «троянским конем»: он сам, запряженный в повозку, и матрешка, составленная из скульптуры коня, вложенной в коня же. Эту же тему развернул Ербол Мельдибеков в серии документальных фотографий «Пьедестал», рассказывающей об истории сквера в Ташкенте, где за одно столетие сменилось десять памятников. Но наиболее развернуто захватнический подход был выражен в проекте московских художников с общим названием «Пираты». Идею придумали Ирина Кулик и Александр Панов, который и выступил в роли куратора. Объект «Торрентова Башня» Сергея Катрана в виде серебряного прямоугольника, выстроенного на берегу Волги из
Образ чужестранца
Неля Коржова, куратор биеннале